Маргарита де Валуа (фр. Marguerite de Valois; 14 мая 1553, Сен-Жерменский дворец, Сен-Жермен-ан-Ле, Франция — 27 марта 1615, Париж, Франция), известна как «Королева Марго» — дочь Генриха II и Екатерины Медичи. В 1572—1599 годах была супругой Генриха де Бурбона короля Наваррского, который под именем Генриха IV занял французский престол.



Семья и детство
Маргарита была самой младшей, третьей дочерью и седьмым ребёнком французского короля Генриха II и Екатерины Медичи. Французский престол по очереди занимали её братья Франциск II (1559—1560), Карл IX (1560—1574) и Генрих III (1574—1589).
Один итальянский ученый сказал: «Побывать при дворе, не повидав, Маргариты Валуа, значит, не увидеть ни Франции, ни французского двора». Она покоряла своих современников не только красотой, но и остроумием. Настоящая жемчужина Франции, ее имя еще при жизни обыгрывали как «жемчужина Валуа» (la Perle de Valois). Марго была самым умным ребенком Екатерины Медичи. Она владела несколькими языками: итальянским и испанским в совершенстве, а также греческим и латынью; имела познания в медицине – то есть, была одной из самых образованных женщин.



Матримониальные планы
С раннего детства рука Маргариты была предметом торга: сначала ее предлагали в жены Генриху де Бурбону, принцу Беарнскому и наследнику королевства Наварра, затем дону Карлосу, сыну Филиппа Второго Испанского, затем португальскому королю Себастьяну.
В 1570 году начинается ее бурный роман с герцогом Гизом — фактическим главой католиков Франции и позднее претендентом на трон. Семнадцатилетняя принцесса явно благоволила к юному Генриху де Гизу. Но герцог Анжуйский донес об этой идиллии матери. Придя в ярость, Екатерина потребовала немедленного разрыва: она собиралась выдать свою дочь замуж за суверенного государя. Ее союзницей стала гордость короля, уязвленного самонадеянностью лотарингских принцев.
25 июня в пять часов утра Карл IX, узнавший об амурах своей сестрицы, пришел в «одной рубашке» к своей матери и приказал позвать туда принцессу. Посол Испании рассказывает, что «мать и сын набросились на Маргариту и били ее изо всех сил. Когда, наконец, они прекратили, ее одежда была настолько разорвана, а волосы в таком беспорядке, что королева, ее мать, боясь, как бы этого не заметили, потом целый час приводила в порядок платье своей дочери». После этого король приказал своему брату, бастарду Ангулему, убить герцога де Гиза. Стремясь спасти свою жизнь, герцог поспешно объявил со своем браке с Екатериной Клевской, вдовой принца Порциана.
Судя по всему, Гиз и Маргарита до конца жизни сохраняли чувства по отношению друг к другу, что подтверждает секретная переписка королевы.



Непримиримая позиция французского двора на переговорах и слухи о поведении Маргариты, привели к провалу и испанских, и португальских переговоров. По политическим причинам Карл IX и Екатерина Медичи возобновили переговоры о браке Маргариты и Генриха де Бурбона.

Королева Наваррская
С целью закрепления очередного эфемерного мира между католиками и гугенотами (протестантами) Франции, 18 августа 1572 года. Маргарита была выдана замуж за одного из лидеров гугенотов Генриха де Бурбона, короля Наваррского, своего троюродного брата, принца крови.



Её свадьба, отпразднованная с большой пышностью, закончилась Варфоломеевской ночью, или «парижской кровавой свадьбой» (24 августа). Судя по всему, Екатерина Медичи держала свою дочь в полном неведении о готовящейся резне в Лувре и даже рассчитывала на ее смерть, чтобы обрести дополнительный аргумент в борьбе с гугенотами и их вождями. Чудом уцелев во время избиения и сохранив хладнокровие, Маргарита спасла жизни нескольким гугенотским дворянам и главное, своему мужу, Генриху Наваррскому, отказавшись оформлять развод с ним, как настаивали ее родственники.
Когда Генрих Наварский бежал из Парижа в 1576 году, она какое-то время ещё оставалась при дворе в качестве заложницы, поскольку Генрих III небезосновательно подозревал, что она была причастна к бегству мужа. В 1577 году ей позволили совершить дипломатическую поездку в испанскую Фландрию, охваченную освободительным движением, c целью подготовить почву для ее младшего брата Франсуа Алансонского, претендовавшего на власть в этой стране. Проведя достаточно успешные переговоры с фламандской знатью, настроенной профранцузски, она едва ускользнула от отрядов дона Хуана Австрийского, испанского губернатора Нидерландов, который, судя по всему, был в неё влюблен. Королева отправилась к своему мужу только в 1578 году, когда был заключён промежуточный мир с гугенотами, и до начала 1582 года жила в его резиденции в Нераке, в Наварре, собрав вокруг себя блестящий двор.
После этого Маргарита по настоянию матери, Екатерины Медичи, полтора года провела в Париже, но в августе 1583 года у неё произошла ссора с Генрихом III, который обвинил её в том, что она не выполняет свой долг по отношению к семье Валуа, и вместо роли политической посредницы, которую она играла все эти годы, пустилась в любовное приключение с придворным короля — маркизом де Шанваллоном. После этого Маргарита покинула Париж и направилась назад в Наварру, но там она оказалась уже не у дел, поскольку Генрих Наваррский был занят любовными похождениями с графиней де Гиш. К тому же с 1584 года, после смерти Франсуа Алансонского, он — законный наследник короны, что позволяло ему уже не использовать посредничество жены в своих отношениях с французским двором, а действовать самостоятельно, диктуя условия бездетному Генриху III. В такой ситуации в 1585 году Маргарита отправилась в Ажен, своё собственное католическое графство на юге Франции, где объявила себя членом Католической Лиги, возобновила отношения с герцогом де Гизом и фактически выступила против мужа и брата. В 1586 году, после провала аженской авантюры, она была взята под стражу отрядами Генриха III и отправлена в замок Юссон в Оверни, но в качестве узницы пробыла едва ли два месяца. Герцог де Гиз выкупил её у коменданта и сделал хозяйкой замка. Швейцарцы, её охранявшие, присягнули ей на верность. Но увы, Гиз погиб в 1588 году, короля убили в следующем году, Генрих Наваррский с военным лагерем колесил по всей Франции, отвоёвывая свою страну. В Париже хозяйничали испанцы. В стране полыхала масштабная война. Маргарите некуда было возвращаться. В Юссоне она прожила последующие 18 лет, до 1605 года.
После вступления на престол Генриха IV, папа Климент VIII расторг его бездетный брак с Маргаритой (30 декабря 1599 года).

Последние годы
Последние годы жизни Маргарита провела в Париже, собрав вокруг себя самых блестящих учёных и писателей. Она оставила интересные мемуары (Париж, 1628); собрание её писем издал Guessard (Париж, 1842) и Элиан Вьенно (Eliane Viennot) (Париж, 1999).

Спойлер:

Маргарита де Валуа не изменила себе и в конце жизни. Окружённая поклонниками, часто много младше её, она продолжала быть участницей светских авантюр, равно как и важных политических событий. Даже после развода с Генрихом IV она осталась членом королевской семьи с титулом королевы, и как последняя Валуа воспринималась в качестве единственной легитимной наследницы королевского дома. Король постоянно привлекал её для организации больших церемониальных мероприятий в духе двора Валуа и поддерживал с ней тесные отношения. Его вторая жена, Мария Медичи, часто пользовалась ее советами. После убийства Генриха IV в 1610 году, Маргарита много усилий приложила для того, чтобы гражданские смуты не разгорелись с новой силой.

27 марта 1615 года она умерла от воспаления лёгких, завещав всё своё состояние королю Людовику XIII, которого любила как своего родного ребёнка. Маргарита де Валуа, носившая множество титулов (королева Наваррская, королева Франции, королева Маргарита, герцогиня де Валуа), любившая многих мужчин, участвовавшая во многих исторических событиях, с легкой руки Дюма вошла в историю под именем королевы Марго.

АРМАН ЖАН ДЮ ПЛЕССИ,
КАРДИНАЛ ГЕРЦОГ ДЕ РИШЕЛЬЁ
МЕМУАРЫ(отрывок)

27 марта, три дня спустя после роспуска Королем депутатов Генеральных Штатов, королева Маргарита рассталась с этой жизнью. Она была самой известной королевой своего времени, дочерью, сестрой и женой великих королей, но, несмотря на это преимущество, была игрушкой в руках фортуны, познала презрение народов, которые должны были ей подчиняться, увидела, как другая заняла место, предназначенное ей. Она была дочерью Генриха II и Екатерины Медичи, была в интересах государства выдана за покойного Короля, который был королем Наварры и которого тогда она не любила из-за его религиозных пристрастий. Их свадьба, вызвавшая, казалось, народное торжество и бывшая причиной соединения двух партий, которые раскалывали королевство, стала, напротив, поводом для всеобщего траура и возобновления еще более жестокой войны, чем та, что велась ранее; ее апофеозом стал день святого Варфоломея, крики и стоны ее отозвались по всей Европе, праздничным вином ее стала кровь жертв, мясом – изуродованные тела невинных, перемешанные с телами виновных; все это торжество было с радостью отмечено лишь домом Гизов, который сжег в этом пожаре во славу своей мести и славы, под маской набожности тех, кого не мог даже надеяться победить силой оружия.

Если эта свадьба оказалась настолько ужасающей для всей Франции, она оказалась не менее ужасной и для ее личной судьбы. Ее муж подвергался смертельной опасности, шел спор о том, следует ли его уничтожить, она спасла его. В разгар этой опасной ситуации он покинул ее и возвратился в свои провинции; он стал врагом ее брата-Короля; она колебалась, к кому из них примкнуть: с одной стороны – муж, с другой – брат, Король и религия. Наконец любовь взяла верх в ее сердце; она пошла за тем, с кем была неразрывно связана. Рознь то кончалась, но вспыхивала вновь подобно лихорадке, у которой бывают спады и вспышки. Трудно предположить, что при столь сложных обстоятельствах они не испытали непонимания; подозрения, подогреваемые со стороны, как это бывает при дворе, поводы, которые она ему подавала для них, разрушили единение их сердец, как время разрушило единение их тел. Три ее брата умирают один за другим, канут в этих войнах. Ее муж оказывается на троне; но поскольку ей нет места среди его друзей, нет ей места и в его сердце. Государственный интерес легко убеждает его обзавестись другой женщиной, чтобы иметь от нее детей. Она была задета не столько превращением королевы Франции в простую герцогиню де Валуа, сколько тем, что, будучи преданной и желающей добра как государству, так и мужу, она ни в чем не сопротивлялась желаниям мужа, была достаточно благоразумной, чтобы добровольно уступать тому, кто оседлал фортуну. И в отличие от самых простых женщин, пылающих завистью и ненавистью к тем, кто занимает место, которое они считают своим, не желающих видеть на нем ни их самих, ни тем более их детей, которыми Бог благословляет их браки, она преподнесла все свое имущество наследнику, которого Бог дал Марии Медичи и которого она сделала и своим наследником, как если бы он был ее собственным сыном, приехала ко двору, поселилась напротив Лувра и не только часто наносила визиты Королеве, но и до конца своих дней оказывала ей все почести и знаки уважения, которые та могла ожидать от самой незнатной из придворных. Ухудшение ее положения было настолько уравновешено добротой и королевскими добродетелями, которыми она обладала, что презрение просто не коснулось ее. Истинная наследница дома Валуа, она никогда не одаривала кого-либо, не выразив сожаление, что не может дать больше, подарок никогда не был настолько большим, чтобы у нее не оставалось желания дать больше, если только это было в ее власти; если же порой казалось, что она распределяет свои щедроты не слишком разборчиво, то это потому, что она предпочитала бы одарить недостойного человека, чем забыть одарить того, кто это заслужил. Она была покровительницей литераторов, любила слушать их, приглашала к себе, в общении с ними она узнала немало, а потому ее речь была гораздо грамотней, чем у других женщин ее времени, слог же ее был более изящен. Так как благотворительность – королева добродетелей, эта великая Королева увенчала свои добродетели готовностью к подаянию, которое она раздавала так щедро всем нуждающимся, что в Париже не было ни одной церкви или приюта, которые не ощутили бы этого, не было ни одного бедняка, который не получил бы от нее то, что просил. Так Бог вознаградил ее с лихвой, дав ей чувство милосердия и благодать такого христианского конца, что, если у нее и могла при жизни появиться зависть к другим, такое же чувство испытали многие по отношению к ней в момент ее кончины.

Письмо Маргариты де Валуа Филиппу II

(1587 г.)


Господин мой брат, даже выпавшие на меня несчастья и происки моих недругов, с которыми я столкнулась, не смогут помешать мне исполнять мой долг – продолжать смиренно благодарить Вас за те блага, которые я от Вас получила, и в письмах моих заверять Вас, насколько мне доставило радость и удовольствие то, что Вам угодно было мне написать 4; а дела мои, даже сверх моего главного обязательства, теперь навсегда связаны и полностью посвящены Вашей службе и почитанию, для чего нужна сила духа, слуги и способы достижения успеха, - именно так я понимаю счастье быть Вам полезной, и каковое желание, заверяю Вас, я сохраню навеки.

Вместе с тем я хотела бы оправдать себя, ибо опрометчивость господина де Дюра и хитрость моих врагов соблазнили его покинуть меня, удержав при себе все средства, которые Вам угодно было ему доверить 7. И, так как одна ошибка порождает другую, побуждаемый моими недругами по наущению маршала де Бирона (человека двуличного и полностью преданного еретикам) 6, он решил, что наиболее удобным делом для него является дальнейшее обогащение. Скупость и отчаяние от первой ошибки вселили в его сердце измену и желание захватить [замок] Карла, где я находилась, и меня саму, о чем я также была извещена своими людьми. Видя, что его замысел раскрыт, он бежал, захватив с собой шифры и ключи к документам, выданные ему во время его поездки, чтобы писать Вам 7. Это ввергло меня в крайнее огорчение, не столько из-за опасения, что Дюра передаст их за вознаграждение (что и произошло) королю моему брату, зная о желании последнего преследовать меня, сколько из-за слухов о моей пострадавшей репутации, представляющих меня неблагодарной и преданной Вашей службе только на словах.

К тому моменту я уже испытала самую большую досаду, поскольку из-за промедления Дюра я потеряла Ажен (а вместе с Аженом – возможность противодействовать миру, заключенному с таким ущербом для Вас, хотя, если бы у меня тогда были средства, я без труда смогла бы это сделать, [158] владея землями [Аженского графства] и располагая людьми, которые были преданы мне) 8, и если у меня до недавнего и оставалась какая-либо надежда, что дурные и пагубные замыслы наших врагов не смогут исполниться, а переговоры о мире с еретиками не состоятся, то это была надежда на армии господина де Майенна и господина де Жуайеза 9. Названные обстоятельства, вызвавшие мою ненависть и сожаление, дали мне повод написать Вам это письмо и представить положение моих дел.

Итак, как я и предвидела, случилось то, что известие о поездке господина де Дюра вызвало гнев и страх короля моего брата, и дало ему предлог, заключив мир с Лигой, преследовать меня (говоря, что это его личное дело), потому что я решилась известить Вас о многих важных вещах. Линьерак, человек скупой и безумный, вынудил меня отдать ему замок [Карла], которым я владела и который господин де Гиз считал особенно верным (а поскольку я хорошо знала недостатки господина де Гиза, я не осмелилась, из боязни вызвать его неодобрение, просить у него помощи), и осуществил свое предательство за десять тысяч экю, которые ему пообещал и отчасти заплатил король, захватив меня и мою крепость 10. В такой великой опасности, Господь, который никогда не покидал меня, укрепил мой дух и подсказал слова, настолько убедившие Линьерака приведенными доводами и выражениями, что он освободил меня. Я представила ему, какое огорчение принесла бы моя смерть господину де Гизу, потому что король мой брат желает моей гибели единственно с целью вновь женить принца Беарнского, дабы усилить родственные отношения в Германии, и укрепить его [Генриха Наваррского] позиции, открывая ему путь к короне Франции, - то, чему [женитьбе и обретению права наследования] господа Гизы не в силах будут помешать и что не смогут оспорить и иные католики; и тогда господин де Гиз не преминет вспомнить о его [Линьерака] роли в этом деле 11.

Однако находиться в Карла вместе с этим безумцем было небезопасно, и так как я не могла вернуться в Гасконь, поскольку в Родезе стояла армия господина де Жуайеза, [159] оставался единственный свободный путь в сторону Оверни, и мне пришлось отправиться в укрепленный замок Ибуа, принадлежавший королеве моей матери, капитан которого был мне предан 12. Отряды из армии господина де Жуайеза преследовали меня с таким рвением, что, прибыв вечером в замок, наутро я уже была ими осаждена, не обладая ни съестными запасами, ни порохом, ни удобствами. Продержавшись два дня без пищи, не надеясь на помощь господ Гизов, один из которых пребывал в Шампани, а другой в Гаскони, и не имея возможности добыть пороха для своей защиты, я принуждена была сдаться солдатам, рассчитывая только на позорную и жестокую смерть.

Господь, проявляющий свою милость даже в самых безнадежных ситуациях, позволил, чтобы я оказалась во власти порядочного человека 13, который всегда был хорошим католиком и настолько ненавидел еретиков, что, узнав о желании и намерении короля моего брата умертвить меня (подобно тому, что случилось с королевой Шотландской, благодаря помощи и особым стараниям господина де Беллиевра, о чем ему [Канийаку] было прекрасно известно 14), он принял решение спасти меня и никому не отдавать ни этот укрепленный замок, ни меня саму 15.

Зная о том, что Вы, господин мой брат, являетесь настоящим покровителем католической партии, которой он всецело предан, и что переговоры особой важности, каковые он вел по поручению короля моего брата, показались Вам весьма опасными, [Канийак] попросил меня отправить Вам его отчеты (mesmoires), - то, что я посчитала необходимым сделать не столько с целью расстроить замыслы и махинации [короля Франции], заключившего мир с еретиками, но скорее ради того, чтобы найти причину разжечь и продолжить войну 16. Я считаю своим долгом держать Вас в курсе событий, и представить это дело на Ваше мудрое и осторожное усмотрение (не только в силу моей преданности, которую я к Вам питаю, и в виду больших несправедливостей и оскорблений, полученных от короля моего брата, но также из-за страха перед увеличением еретического движения, [160] ибо я опасаюсь за судьбу всей католической религии, равно как и за свою собственную).

Для этой цели я выбрала господина епископа Комменжа, которому поручила осуществить это предприятие, поскольку он обладает редкими качествами ревностного защитника святой веры и Божьего дела, и будет следовать только тому, что ему приказано; к тому же его епархия соседствует с Вашей границей 17. Все это позволит сохранить дела в большем секрете, с чем не смог справиться господин де Дюра.

Я не торопилась с настоящим письмом, так как война продолжилась; но, видя, что победа, которую еретики одержали над господином де Жуайезом 18, дает предлог королю моему брату заключить с ними мир, что является только частью его замысла сделать гугенотов такими сильными, чтобы они смогли потом заставить Папу 19 и всех католиков согласиться на подписание мира на условиях, желаемых для них, и видя также, что предложения о названном мире уже представлены, а господа Гизы не столь сильны и вынуждены с ним согласиться 20, я решила, что не должна более ждать. Посему извещаю Вас, и прошу Вас верить, рассчитывая на Вашу волю поддержать меня, что я снова укрепила связи, обрела крепости и людей, чего у меня не было прежде, которые находятся в руках господина маркиза де Канийака, захватившего меня, человека благодарного и выполняющего мои приказания, который контролирует весь здешний край, бесчисленное число укрепленных мест 21.

В мемуаре, который я Вам посылаю 22, рассказывается обо всех делах более детально, а господин де Комменж остальное представит Вам устно. Я же прошу Вас, господин мой брат, верить, что никто на свете не властен надо мной, кроме Вас, и я буду счастлива, если смогу представить Вам достойное доказательство моей преданности и воли 23. В ожидании чего я прошу Бога, господин мой брат, даровать Вам полное благоденствие и совершенное утверждение Вашего превосходства.

Ваша самая покорная и преданная сестра,

Маргарита


Комментарии

1 Marguerite de Valois. Memoires et autres ecrits. 1574-1614. Ed. Eliane Viennot. Paris, 1999.

2 Marguerite de Valois. Correspondance. 1569-1614. Ed. sous la redaction d' Eliane Viennot. Paris, 1998. Далее – Correspondance.

3 Correspondance. P. 328-332. Archives Simancas, Flandres, E 595.

4 Письма испанского короля Маргарите не сохранились, скорее всего, она их уничтожила сама. Блага, о которых говорит королева Наваррская, это – деньги, выделенные ей Филиппом II осенью 1585 г. по ее просьбе. В марте этого года она покинула Наварру вместе со всем своим двором под предлогом празднования Пасхи и обосновалась в Ажене, центре одноименного графства, являвшегося ее приданым, и своеобразном католическом анклаве на юге Франции, где сильны были сторонники Лиги. Настоящей причиной ее отъезда из Наварры явилась все возрастающая угроза для ее жизни, поскольку отношения Генриха Наваррского с французским двором в тот момент были откровенно враждебными, к тому же он был увлечен графиней де Гиш, готовой отравить Маргариту, а король Франции и Екатерина Медичи, видя политическую бесполезность бездетной королевы Наваррской, поговаривали о монастыре. В таких обстоятельствах Маргарита объявила себя сторонницей Лиги и возобновила отношения с герцогом де Гизом, своей первой любовью, который стал ее главным союзником. Гиз также состоял в регулярной переписке с испанским королем, которого просил поддержать просьбы королевы о выделении ей денежных средств, рассчитывая, что она сможет стать важным фактором противостояния гугенотам на юге.

5 В августе 1585 г. Маргарита послала в Испанию за деньгами Жана де Дюрфора, виконта де Дюра, который, увы, опоздал с их доставкой, поскольку в сентябре 1585 г. королева и ее двор вынуждены были бежать из Ажена, так как из-за безденежья не было возможности оборонять город, и обосноваться в замке Карла, на границе с Овернью, также принадлежащем королеве. Неизвестно, когда Дюра вернулся из Испании, но, судя по всему, часть денег, выделенных Маргарите, он присвоил себе вместе со своей женой, придворной дамой королевы Наваррской.

6 Маршал де Бирон, Арман де Гонто (1524-1592), одно время являлся генеральным наместником Гиени и был личным врагом Маргариты. В 1585 г. он вновь появился на юге Франции в качестве одного из командующих королевской армией. Обвинения королевы в его адрес не беспочвенны: известно, что маршал постоянно поддерживал контакты с Генрихом Наваррским и был одним из первых, кто признал его в качестве короля Франции после убийства Генриха III.

7 В декабре 1585 г. чета виконтов де Дюра тайно покинула Карла и двор Маргариты, рассчитывая на милость короля Франции. Виконтесса умерла через год во время эпидемии, а виконт погиб в сражении несколько месяцев спустя.

8 Маргарита говорит о Немурском соглашении, заключенном в июле 1585 г. между королем Франции и герцогом де Гизом, где король признавал существование Католической Лиги и необходимость дальнейшей борьбы с гугенотами, однако обязал герцога отказаться от всех обязательств перед Филиппом II. Это соглашение, в свою очередь, ставило Маргариту в весьма неопределенное положение.

9 Шарль Лотарингский, герцог де Майенн (1554-1611), младший брат герцога де Гиза, после Немурского соглашения возглавил королевскую армию, действовавшую против Генриха Наваррского на юге и юго-западе Франции. Командующим второй армией был герцог Анн де Жуайез (1560-1587), один из самых преданных военачальников Генриха III.

10 Франсуа-Робер де Линьерак, сир де Плео (ум.1613), камер-юнкер Генриха III, королевский бальи и наместник Верхней Оверни, имел на руках приказ короля арестовать мятежную королеву Наваррскую, однако, по-видимому, колебался, боясь гнева Гизов. Получив от Маргариты драгоценности в качестве выкупа, он позволил ей и ее двору уехать, представив этот отъезд как бегство: Viennot Eliane. Marguerite de Valois. Histoire d'une femme. Histoire d'un mythe. Paris, 1993. P.167-172.

11 Принцем Беарнским Маргарита называет своего мужа, короля Наваррского, в угоду Филиппу II, поскольку короли Испании не признавали за домом Альбре-Бурбон права на наваррскую корону. Беарн – родовое владение предков Генриха Наваррского по линии матери, Жанны д'Альбре.

После начала мятежа королевы Наваррской и, казалось, ее окончательного разрыва с мужем, уже наследником французского трона, Генрих III и Екатерина Медичи начали искать новую принцессу королевской крови в качестве жены Генриху Наваррскому. По сути, кандидатура была одна – Кристина Лотарингская, внучка Генриха II и Екатерины Медичи, дочь Клод Французской, старшей сестры Маргариты, и герцога Карла III Лотарингского. Лотарингия тогда формально входила в состав Священной Римской империи, которую Маргарита называет Германией.

12 В действительности, замок Ибуа в качестве возможного убежища для Маргариты приготовила Екатерина Медичи, уязвленная бесконечными унижениями своей дочери.

13 Речь идет о маркизе де Канийаке, Жане-Тимолеоне де Бофор-Монбуасье (ум.1589), действовавшем по приказу короля Франции.

14 Намек на казнь королевы Шотландской Марии Стюарт в феврале 1587 г. по решению Елизаветы Английской. Мария Стюарт, как известно, была французской королевой, женой старшего брата Маргариты Франциска II (1559-1560), и ее беспрецедентная смерть произвела большое впечатление, заставив королеву Наваррскую искать всевозможных гарантий собственной безопасности.

Помпонн де Беллиевр (1529-1607) – французский государственный деятель, в 1586 г. был послан с дипломатической миссией в Англию с целью спасти королеву Шотландскую, но, по мнению Маргариты, своими действиями только усугубил положение.

15 Речь уже идет не об Ибуа, а о замке Юссон в Оверни, куда по приказу Генриха III Канийак доставил Маргариту в ноябре 1586 г., назначенный комендантом. На какое-то время королева Наваррская превратилась в политическую узницу. Однако уже в феврале 1587 г. швейцарцы по требованию Канийака присягнули ей на верность, и из пленницы она неожиданно превратилась в хозяйку Юссона. В письме она хвалит Канийака, однако Филиппу II уже были известны истинные причины ее освобождения. В действительности, мотивы поведения Канийака были предельно меркантильные. Первоначально он рассчитывал получить от короля, в благодарность за захват Маргариты, должность губернатора Верхней Оверни, но Генрих III не спешил с милостями. Тогда Канийак принял сторону герцога де Гиза, который щедро расплатился с ним за освобождение королевы и тотчас проинформировал об этом испанского короля. Судя по письму, Маргарита не знала о сделках за ее спиной. Правда, она сразу поняла, что деньги и материальные блага для маркиза стоят на первом месте, и пообещала ему уступить свои права на графство Оверньское за 40 тысяч экю, прекрасно зная, что Канийак никогда не сможет ими воспользоваться.

16 Отчеты, о которых говорит Маргарита, это не что иное, как секретные материалы о посольстве маркиза де Канийака в Константинополь, отражающие попытки Франции использовать испано-турецкое противостояние в свою пользу. По сути, Маргарита и Канийак предлагали Филиппу II купить дипломатические документы, обещая, что средства пойдут на помощь французским католикам.

17 Юрбен де Сен-Желе, епископ Комменжский был выбран Маргаритой в качестве курьера к Филиппу II. Чем закончилась его миссия, точно неизвестно, но можно предположить, что если деньги и были выделены, то только в пользу герцога де Гиза, который уже сам решал, что из полученной суммы он сможет передать Маргарите. Нужно принять во внимание, что Испания в тот момент готовила Непобедимую Армаду, и Филиппу II было не до французской мятежницы, а Гиз уже достаточно потратился на королеву Наваррскую и обеспечил ее безопасность.

18 Именно этот пассаж Маргариты позволяет приблизительно определить время написания ее письма (свои послания она вообще датировала крайне редко). 20 октября 1587 г. королевская армия под командованием герцога де Жуайеза потерпела сокрушительное поражение в битве при Кутра от войска Генриха Наваррского, причем, сам Жуайез погиб. Т.е. речь идет об осени/зиме 1587-1588 гг.

19 Сикста V (1585-1590).

20 По-видимому, королева имеет в виду соглашения, подписанные Генрихом III в ноябре-декабре 1587 г. со швейцарцами и с немецкими наемниками, вторгнувшимися во Францию с ведома Генриха Наваррского.

21 Маркиз де Канийак вскоре погибнет на службе герцога Майеннского, в 1589 г., а его прежний покровитель, герцог де Гиз, в декабре 1588 г. будет убит по приказу короля.

22 Дело в том, что настоящее письмо, которое было оправлено Филиппу II посредством епископа Комменжского, представляет собой не что иное, как большой, но все же сопроводительный лист к политическому сочинению ("Мемуару") Маргариты, также посланному в Испанию и посвященному характеристике и анализу обстановки на юге Франции в 1580-е гг. Известно, что текст "Мемуара", написанного королевой на итальянском языке, хранится (хранился?) в архиве Симанкас в Мадриде (его видел и исследовал Kervyn de Lettenhove: Un memoire inedit de Marguerite de Valois // Revue d'histoire diplomatique, 1891. P. 161-175) , но Элиан Вьенно, пытавшаяся найти документ при подготовке современного критического издания сочинений Маргариты (см. начальные сноски), не смогла это сделать.

23 У читателя этого послания может сложиться впечатление, что никому не нужная Маргарита Наваррская была готова, в отчаянии спасая себя и прося помощи у Филиппа II, предать все и всех. Однако не все так однозначно. Одновременно с письмом королю Испании, Маргарита пишет еще два письма – Генриху III и Генриху де Гизу, прося помощи и покровительства и у того, и у другого (Correspondance. P. 326-327, 333-334). Исключительный макиавеллизм в духе Екатерины Медичи и всего "свинцового" XVI века!

Где же она была более искренней и где говорила правду? Трудно быть честным в критической ситуации. Видимо, нужно было делать сразу несколько ставок. Узнав о желании сестры помириться, Генрих III готов был даже организовать переезд и оплатить расходы Маргариты, если она и ее двор решат вернуться в одну из королевских резиденций (предполагался г. Вилле-Коттре в герцогстве Валуа). Он слишком боялся самостоятельности своей сестры и ее союза с Гизом, а ведь при дворе муссировались слухи, что герцог ради короны готов развестись со своей женой и жениться на последней принцессе крови Валуа. Увы, король Франции не успел ничего сделать: усиливающийся политический хаос и потеря управляемости в государстве отодвинули идею возвращения Маргариты сначала на более поздний срок, а затем она вообще потеряла актуальность. Смерть Екатерины Медичи (январь 1589 г.) и Генриха III (август 1589 г.) положили конец планам королевы Наваррской воссоединения с семьей. Ее "юссонское сидение" продлилось до 1605 г. (См. Шишкин В.В. Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках. СПб, 2004. Гл.2)

Неизвестно, как сложилась бы судьба Маргариты, если бы не трагическая смерть герцога де Гиза в декабре 1588 г. Ее упомянутое письмо герцогу 1587 г. не содержит обращения и подписано монограммой: так королева Наваррская делала только в исключительных случаях, когда письма носили личный характер. Что она хотела выразить и чего в действительности желала достичь этим посланием, видимо, останется ее никогда не разгаданной тайной:

…Я буду неустанно возносить молитвы Господу, как всегда это делала,

прося его даровать Вам удачу и славу, что также желают Вам все добрые люди,

а я, я - более, чем кто-либо, выражаю Вам свою вечную преданность и любовь.

Мария Голикова.
«Марго в Зазеркалье». История и её отражения — трактовки образа королевы Марго в литературе и в кино.

События прошлого – в тени Истории, тем более глубокой, чем дальше от нас прошедшая эпоха. Впрочем, при желании можно взять фонарь и не спеша рассмотреть её, осознать, прочувствовать, попытаться понять, как всё было на самом деле… А можно поступить наоборот: добавить к исторической тени романтического тумана – и создать на основе реальности прошлого вымысел, сюжет для мелодрамы. А потом наступит день, когда правда будет интересовать только узкий круг специалистов и энтузиастов, а для всех остальных историей станет та самая мелодрама.

Особенно «повезло» на этот счёт самым романтичным (в современной интерпретации) эпохам. Средневековью досталось так, что от него – от настоящего – в нашем представлении вообще мало что осталось, его растащили на сувениры. А Ренессанс превратился в неиссякаемый источник мылодраматических сюжетов. Особенно французский Ренессанс – в первую очередь благодаря романам Дюма.

Удивительный парадокс: его романы увековечили историю, убив её. Нет, сама по себе идея написать авантюрный роман в исторических декорациях хороша, и кто в детстве не зачитывался «Тремя мушкетёрами»… Но среди романов Дюма-отца, остроумных, лёгких, игристых, как шампанское, есть один, который вызывает у меня не восхищение, а глубокую грусть из-за того, как сильно он отличается от своей исторической основы – и как проигрывает ей. Этот роман – «Королева Марго».

Казалось бы, чему удивляться? Как Дюма обращался с историей, известно всем. Чего стоят его знаменитые слова: «Что такое история? Это гвоздь, на который я вешаю свои романы. С ней можно позволить любые вольности при условии, что сделаешь ей ребёнка». Детишек от этого союза родилось множество, большинство из них выросли славными, обаятельными и добились успехов в жизни. «Королева Марго» тоже не осталась обделенной славой, но природа на ней не просто отдохнула, а отлично выспалась. Вы спросите, почему?

Беда в том, что для многих романы Дюма – единственный источник информации о тогдашней Франции. Благодаря Дюма мы знаем имена и основные события 16 века… и благодаря ему наивно принимаем вымысел за истину.

В детстве я зачитывалась Дюма. Но когда стала читать книги по французской истории, разочаровалась – история оказалась несравнимо интереснее того, что придумал Дюма в её декорациях. Посмотрела на то, что писали и снимали об этом времени другие – и пришлось сделать неутешительный вывод: эта блестящая, драматичная эпоха, полная бесценных сюжетов, осталась практически невоплощённой ни в литературе, ни в кино – несмотря на то, что о ней так много написано книг и снято фильмов. Истории нет ни в одном из них! Художественный вымысел совсем неплох – если читатель или зритель осознаёт, что это вымысел. Иначе он превращается в ложь. А история – по крайней мере, в данном случае – не заслуживает такой подмены.

Жанр «Королевы Марго» Дюма – вовсе не авантюрный роман. Этот жанр – альтернативная история. Дюма не то чтобы исказил факты – он просто написал свои, не имеющие к реальности ни малейшего отношения. Сказать, что в этом романе придумано – задача непосильная, проще сказать, что там правда. Ничего, помимо всем известной исторической канвы на уровне дат и серьёзных событий. Ничего, что касается внешности, мотивов, отношений, мировоззрений персонажей. А поступки героев кажутся очень правдоподобными, потому что описаны в деталях, с псевдоисторическими справками…

…На самом деле, Ла Моль был ревностным католиком, очень набожным, иногда простаивал по несколько месс в день. Соответственно, в Варфоломеевскую ночь он не врывался окровавленным в покои Марго. Он был старше неё вдвое (ему было чуть за сорок), но очень красив, и ревновать Марго к Наваррскому ему было просто смешно, потому что будущий Анри IV, хоть и «славный был король», как поётся в той песенке, внешней привлекательностью и сколько-нибудь светскими манерами не отличался.

Герцог де Гиз никогда не был этаким французским Кощеем Бессмертным, средоточием всех зол, жестоким организатором Варфоломеевской ночи. Сын знаменитого и любимого народом полководца, красавец, изящный, стройный блондин с голубыми глазами, прекрасно образованный, остроумный, любивший Марго и мечтавший на ней жениться… Он действительно ненавидел протестантов, особенно адмирала Колиньи за то, что тот организовал убийство его отца. Вся семья Гизов много лет требовала от короля возмездия – но не добилась ничего, и герцог Гиз поклялся отомстить за отца сам. Единственное, в чём можно его упрекнуть – это недостаток христианских чувств по отношению к врагу. Но в тогдашнем понимании добродетели Гиз поступил правильно – выполнил свой долг перед отцом, которого очень любил.

Вдохновителями и организаторами Варфоломеевской ночи были королева-мать, Екатерина Медичи, и её любимый сын герцог Анжуйский. Конечно, они заручились поддержкой Гиза, а тот воспользовался случаем отомстить ненавистному адмиралу – но и только. Есть основания предполагать, что Гизом и его принципиальностью в этой ситуации просто воспользовались, «подставили» его, потому что вину за кровопролитие, разгоревшееся в Париже стихийно, было удобно возложить именно на него…

Карл IX умер вовсе не потому, что прочитал отравленную мышьяком книгу о соколиной охоте. У него с рождения было слабое здоровье, а нервное потрясение после Варфоломеевской ночи окончательно ослабило его, и через два года он умер от болезней…

Адмирал Колиньи, умирая, не произносил никаких эффектных слов в лицо герцогу Гизу – когда его тело выбросили к ногам герцога, Колиньи был уже мёртв…

И так далее – в том, что касается остальных героев и событий, степень соответствия истории в романе та же или ещё меньше.

Некоторых героев попросту не существовало или они играли в реальности гораздо меньшую роль. Например, мэтр Рене, парфюмер, которому Дюма отдал «полномочия» гораздо более известного в те времена чернокнижника, итальянца Козимо Руджиери.

С альтернативной истории и спрос альтернативный, т.е. никакого, так что дальше разбирать интригу романа и сюжет, пожалуй, нет смысла. О Дюма хорошо сказал Андре Моруа (это слова об одной из его пьес, но их можно отнести и ко всем его романам): «История полна тайн. У Дюма всё оказалось ясным и определённым. Екатерина Медичи держала в руках нити всех интриг. Генрих III расстраивал планы герцога де Гиза. Впрочем, Дюма и сам отлично понимал, что в действительности все эти приключения были куда более сложными. Но какое это имело для него значение? Он хотел лишь одного – бурного действия. Эпоха Генриха III с её дуэлями, заговорами, оргиями, с разгулом политических страстей напоминала ему наполеоновскую эпоху. История в обработке Дюма была такой, какой её хотели видеть французы: весёлой, красочной, построенной на контрастах, где Добро было по одну сторону, Зло – по другую. Публика… состояла из тех самых людей, которые совершили великую революцию и сражались в войсках империи. Ей нравилось, когда королей и их дела представляли в "картинках героических, полных драматизма и поэтому хорошо им знакомых"».

С книгой всё понятно, давайте поговорим об экранизациях. В конце концов, фильм не привязан к книге, его можно снять и по мотивам, а можно вернуться к первоисточнику… Но тут королеве Марго тоже не повезло: все фильмы о ней оттолкнулись от Дюма, разбрелись в разные стороны и безнадёжно заблудились в густых и высоких зарослях развесистой клюквы, где водятся куда более странные персонажи, чем в Зазеркалье. Сколько ни кричи «Ау!» – не дозовёшься…

Наша многосерийная экранизация Александра Муратова поставлена по мотивам романа Дюма, так что вопрос об исторической достоверности сразу снимается. Если смотреть на этот фильм как на своеобразный мир со своими художественными законами, он получился вполне достойным, правда, неровным, но в нём прекрасный актёрский состав, запоминающееся настроение, гениальная музыка Евгения Доги, и некоторые эпизоды просто великолепны. В этом смысле я его очень люблю. Но если смотреть на него как на экранизацию событий эпохи, не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать.

Непонятно, почему в фильме так состарился герцог Гиз, которому в романе Дюма (и в истории) в ту пору было двадцать три года, и он блистал молодостью, изяществом и красотой? Конечно, он рано потерял отца, из-за этого рано повзрослел, вёл напряжённую, бурную жизнь, но не до такой же степени!! Впрочем, с возрастом проблема не только у него, и не только в этой, но и в других экранизациях.

А здесь много мистики. Ла Моль при знакомстве с Маргаритой обсуждает с ней её роковое предназначение – губить своих возлюбленных – и удивляется, почему она не в трауре по очередному несчастному возлюбленному. Но такая молва о Марго пошла гораздо позже, причём не сама по себе, а стараниями её недоброжелателей. А в пору знакомства с Ла Молем у Марго никаких несчастных погибших возлюбленных не было. Она могла переживать только из-за того, что её разлучили с герцогом Гизом, выдав замуж за другого. Но герцог был тут же, в Лувре, здоров, в расцвете сил, так что удивление Ла Моля, реакцию Марго и вообще весь этот разговор не объяснить ничем, кроме неожиданного вторжения гостей из будущего на машине времени.

Надо сказать, что внимательное отношение к истории кардинально изменило бы сценарий, потому что половины диалогов, особенно у дворян с прислугой, в реальности просто не могло быть. У Дюма их гораздо меньше, а здесь слуги ведут себя, как заправские пролетарии, которые, видимо, пролетали мимо на той же машине времени и решили остановиться и научить отсталых феодалов вежливости. Кормилица короля режет королеве-матери правду-матку в глаза – высказывает всё, что о ней думает, не стесняясь в выражениях, а её величество покорно выслушивает и уходит… Трактирщик не переставая хамит дворянам, вырывает из рук Ла Моля цыплёнка и с подкупающей советской простотой откусывает от него кусок – а Ла Моль ничего, терпит. Уж кто-кто, а этот трактирщик точно прилетел на машине времени, поскольку знает о Варфоломеевской ночи ещё до её начала. И заодно знает, где найти герцога Гиза и короля Наваррского – знает, не выходя из своего трактира…

Но этот и многие другие подобные моменты – проблемы концепции фильма, а не постановки и не актёрской игры, да и то проблемы лишь в том случае, если смотреть на фильм с исторической точки зрения. Но даже с этой точки зрения фильм Муратова – пожалуй, лучшая экранизация из всех, несмотря на все шероховатости, несмотря на неровность, стилистический разнобой в эпизодах. В нём удалось передать главное: настроение того времени – красивого, но страшного, трагического. Во многом удалось благодаря формату: это не стремительный фильм, а сериал, подразумевающий гораздо более медленную скорость. Роман Дюма легкомыслен, а фильм получился более тяжёлым, и в этом смысле он близок к исторической правде.

Нельзя не вспомнить и французский фильм Патриса Шеро. В нём состарился не только герцог Гиз. Анри Наваррский, который станет королём Франции только лет через двадцать, получит корону глубоким стариком, и придворным придётся помогать ему сесть на трон в прямом, а не в переносном смысле. Внешне он гораздо ближе к реальному Анри Наваррскому, чем в русской версии, но машину времени опять заклинило, и она всё испортила.

Костюмы в фильме Шеро непонятно из какого века, манеры – из каменного, нравы – из железного. А некоторые сцены, которых нет у Дюма, сняты по историческим источникам и соответствуют действительности – что создаёт непроходимую путаницу. Но в фильме сильная и запоминающаяся музыка, отчётливое настроение и подчёркнутый, порой даже тошнотворный натурализм (чувствительным зрителям не стоит смотреть его на ночь). В нём создан цельный, очень драматичный мир. Актёрские работы талантливые, у многих персонажей даже прослеживается некоторое внешнее сходство с историческими… Но некоторым внешним сходством дело и заканчивается. По экранному Зазеркалью неумолимо расхаживает герцог Гиз (он, кстати, совсем не похож на реального), весь в крови гугенотов, и отстреливает их, как в компьютерной игре, без малейших эмоций на лице, а Марго проводит свою первую брачную ночь весьма своеобразно – с Ла Молем, прямо на улице. История сидит в сторонке и плачет горючими слезами. Впрочем, плачь – не плачь, её мнения при постановке никто не спрашивал.

Довольно, оставим кино. Лучше поищем на книжных полках что-нибудь ещё о том времени. Сразу вспоминается Генрих Манн и его роман «Молодые годы короля Генриха IV» – и «Зрелые годы…» – продолжение. Двухтомник Манна литературоведы относят уже не к лёгкой развлекательной литературе, а к серьёзной, классической. Но вымысла в нём ещё больше, чем у Дюма, потому что это вымысел в первую очередь психологический. В головы и уста героев вложены мысли каких-то совершенно других людей. Характеры коренным образом расходятся с теми, что вырисовываются из исторических документов и мемуаров. На первый план у всех выступает примитивная, животная чувственность – непонятно, как эти господа, судя по всему, недавно произошедшие от обезьян (нередко они предпочитают словам рычание, оскал и другие незамысловатые способы выражения эмоций), столько времени умудрялись управлять Францией… И плюс ко всему – проблема многих писателей ХХ века – в книге чувствуется полное непонимание мироощущения и психологии аристократов. Мысли королей, королев и принцев крови ничем не отличаются от мыслей слуг или крестьянских ребятишек.

История для Манна – это всего-навсего большая корзина старых вещей, порывшись в которой, можно достать наиболее подходящие, а остальные выбросить. Из исторических фактов им выбраны только те, которые соответствуют его пониманию героев, а остальные просто проигнорированы. Надо вывести Марго лицемерной толстой девицей, с детства озабоченной только своей внешностью и постелью – пожалуйста

Маленькая Марго у Манна постоянно бегает к матери – то жаловаться, то рассказывать новости. И что за дело автору и читателям до того, что на самом деле у Марго с матерью не было никакого контакта, что она с детства боялась жестокой и властной Екатерины и скрывала от неё все свои мысли? И тем более что за дело до того, что Марго была умной, интересной, тонко чувствовала, любила по-настоящему – это видно из её писем, мемуаров, из самой её судьбы… Роману такая Марго не нужна – сделаем другую. Читатели не удивятся – чему удивляться после Дюма?! Наоборот, Дюма всё романтизировал, а эта интерпретация покажется им куда более правдивой… Нужно, чтобы Марго влюбилась в Наваррского? Пожалуйста! И что с того, что она на самом деле всю жизнь испытывала к нему физическую брезгливость, потому что он не имел ни приятных манер, ни привычки мыться… И что с того, что внешне он был страшен, как война с испанцами, особенно по сравнению с Гизом, которого Марго очень любила, а не просто «спала с ним», как без обиняков сказано в книге. Да, любила до такой степени, что пошла наперекор воле всей своей семьи, чтобы поддержать его… Какие пустяки! Кстати, зачем в романе адекватный герцог Гиз? Совершенно незачем! Пусть опять получает почётную роль непроходимого злодея (по совместительству – непроходимого дурака, как и остальные «отрицательные», да и – что уж там – «положительные» персонажи). В реальности Гиз был очень умён? Но кому она сейчас интересна, эта реальность… Прошлое, о котором давно пора забыть, не более того.

Есть ещё одна знаменитая книга – «Хроника царствования Карла IX» Проспера Мериме, современника Дюма.

Мериме можно только сказать спасибо – он уважает историю. Он даёт объективную историческую справку – и ограничивается этим, мудро и не без иронии отстраняется от изображения известных особ, предпочитая рассказывать про вымышленного героя Мержи. Из-за этого в его «Хронике» мало информации о королевской фамилии. Но он честен.

Мериме не отказал себе в удовольствии посмеяться над расхожими литературными штампами. А я не откажу себе в удовольствии процитировать отрывок из восьмой главы, она называется «Разговор между читателем и автором». Этот «разговор» был необходим уже тогда, в XIX веке – потому что реальных исторических лиц в восприятии людей полностью заслонили одноцветные маски:
«– А Генрих Четвертый? А Маргарита Наваррская? Покажите нам Генриха, смелого, любезного, а самое главное, доброго. Пусть Маргарита сует в руку пажу любовную записку, а Генрих в это время пожимает ручку какой-нибудь фрейлине Екатерины.

– Если говорить о Генрихе Четвертом, то никто бы не угадал в этом юном ветренике героя и будущего короля Франции. У него назад тому две недели умерла мать, а он уже успел о ней позабыть. Ведет бесконечный разговор с доезжачим касательно следов оленя, которого они собираются загнать. Я вас избавлю от этой беседы – надеюсь, вы не охотник?

– А Маргарита?

– Ей нездоровилось, и она не выходила из своей комнаты.

– Нашли отговорку! А герцог Анжуйский? А принц Конде? А герцог Гиз? А Таван, Ретц, Ларошфуко, Телиньи? А Торе, а Мерю и многие другие?

– Как видно, вы их знаете лучше меня. Я буду рассказывать о своем друге Мержи.

– Пожалуй, я не найду в вашем романе того, что мне бы хотелось найти.

– Боюсь, что не найдете».

Так и хочется воскликнуть: «Какое счастье!». Какое счастье, что нашёлся хоть один писатель, который не поддался искушению вскочить на отважную деревянную лошадь и поскакать на ней через заповедные и дремучие, страшные клюквенные леса в очередной мыльно-костюмный сериал, бодро гикая и размахивая бутафорской шпагой.

Исторических личностей XVI века в нашем представлении давно сменили архетипы из коллективного бессознательного. Хорошо это или плохо – это факт, с ним придётся смириться. Как зеркала, одни интерпретации отражаются в других, другие – в третьих, меняясь до неузнаваемости… некоторые забредают в поэзию… Я опущу единичные упоминания. А из авторов, которые более-менее последовательно писали о том времени, вспоминается только Вероника Долина – у неё не раз можно встретить и Марго, и Ла Моля, и многих, многих…

Даже из этой песенки вырисовываются, пусть и смутные, пусть и вдохновлённые Дюма, но, тем не менее, похожие образы той эпохи:

Новый день занимается,
Задаётся легко!
В моём доме снимается
«Королева Марго».

Не советские мытари,
Рыбьи дети, рабы,
А прекрасные рыцари
На подмостках судьбы.

Что ж душа моя мается?
Всё пройдёт, ничего,
Ну и что, что снимается
«Королева Марго»?

Может, дело получится?
И в конце-то концов,
Может, страсти обучится
Пара-тройка юнцов…

Эта песня так и называется – «К королеве Марго». Обратите внимание, какая в ней любопытная интонация. И не только в ней.

Моя Марго, прости! А в чём моя вина –
Реши сама. Прощай, опять прощай!..

А вот ещё одна песня с альбома «Фатрази», вышедшего сравнительно недавно, в 2004 году. Признаться, мне не по себе её цитировать – из-за интонации… Но, тем не менее, приведу её целиком.

Как Ламолю ноги ломали,
Как ломали ему виски…
В медальоне цветной эмали
Белокурые завитки.

Ах, любовь нетрудно угробить,
Обезглавить, ошеломить,
Уничтожить ещё в утробе,
Просто голову проломить.

Ничего твой Ламоль не скажет,
Только всхлипнет: «Прощай, Марго» –
И уснёт, соскользнёт и ляжет
В тёмно-красное молоко.

Дворянину, бойцу, атлету
Жизнь не очень-то дорога.
У реки, впадающей в Лету,
Невысокие берега.

В Лангедоке так жёлт подсолнух,
Так вино бежит из мехов.
А откроешь глаза спросонок –
И полна тетрадка стихов.

Будто здесь никого не убили,
И цветёт лаванда опять,
Будто здесь никогда не любили
Кровь пустить, с королевой спать.

Обращение к Марго по-домашнему на «ты», странная смесь уважения и высокомерия, привязанности и неприязни… Поэзия иногда удивительно соединяет времена. Эта песня – словно монолог из исторической пьесы. Такими словами и таким тоном к Марго мог обратиться только один человек: её мать Екатерина. Это её манера, её слог – в чём легко убедиться, заглянув в первоисточники, мемуары и документы… Поэтическая интуиция способна на невероятные перевоплощения. Поразительно: одной песней удалось передать характеры и отношения, которые не получилось изобразить во множестве романов и фильмов!..

Королева-Мать будет обнимать
Королеву-Дочь, сердцу не веря…

Интересно, а насколько часто мы видим реальность? Иногда мне кажется, что очень редко, почти никогда. Мы видим всего лишь отражения в зеркалах бесконечного Зазеркалья наших восприятий, суждений, интерпретаций – отражения простые или причудливые, красивые или уродливые… Чтобы не заблудиться в них, надо просто любить людей – а значит, любить историю. Ведь история – это не набор фактов и цифр и не груда старых вещей. Это человеческие судьбы, чувства, жизненные уроки – во всей своей сложности, неоднозначности и неповторимости…

Если любишь, то не спутаешь настоящее с подделкой. А если любви не хватит, даже чуть-чуть не хватит – история опять ускользнёт, оставив после себя сюжеты для мелодрам.

С огромным удовольствием перечитал.
Нет. Продегустировал.
Спасибо.

Спасибо Вам, за благоприятный отзыв.

Постаралась отобрать более или менее адекватные материалы. Жаль, что нет достойных исторических трудов (не фанатично-обеляющих, не основанных на грязных сплетнях, а именно логически-аргументированных) ни о Маргарите, ни о Генрихе Гизе, которые бы раскрыли их психологические портреты. Её выставляют опустившейся нимфоманкой, его злодеем, который прикрываясь религией, был, одержим идеей, захватить трон любой ценой.

* засмеялся *
Ох уж эти впечатлительные люди, подверженные литературным штампам!

спасибо. прочитала все с удовольствием - столько нового узнала...

Бланка,
Пожалуйста

Если Вам, интересна Маргарита де Валуа, попробуйте найти книгу, которая недавно издана. Судя по аннотации, вещь довольно любопытная.

Маргарита де Валуа
Мемуары. Избранные письма. Документы (1553-1615) / Сост., пер., прим., публ. В. В. Шишкина; При участии Э. Вьенно и Л. Ангара; Отв. ред. Д. Э. Харитонович.
Неповторимая Маргарита де Валуа (1553-1615), вошедшая в историю под именем королевы Марго, — героиня Варфоломеевской ночи и настоящая дочь «свинцового» XVI века. Знаменитая королева Франции и Наварры, которой выпало жить в кровавое время Религиозных войн, оставила после себя мемуары, которые одновременно являются и ценнейшим историческим документом, и увлекательным литературным сочинением, доставляющим подлинное удовольствие от прочтения. Нельзя обойти вниманием и ее значительное эпистолярное наследие, показывающее утонченный, но смертельно опасный мир французского королевского двора и большой политики, где перо, яд и кинжал вместе вершили будущее Франции. Эти сочинения открывают нам умную, изысканную и страстную даму эпохи Ренессанса, в жизни которой любовь и дружба были неотделимы от политических коллизий.
Ученые России и Франции — Владимир Шишкин (Санкт-Петербург), Элиан Вьенно (Университет Жана Моне, Сент-Этьен) и Лоран Ангар (Университет Марка Блока, Страсбург) — представляют сочинения королевы, сопровождая их соответствующими научными исследованиями и комментариями. Издание предназначено для русского и французского читателя.

ОГЛАВЛЕНИЕ

От составителя

Элиан Вьенно. Предисловие к русскому изданию «Мемуаров» Маргариты де Валуа

I. Мемуары (1559-1581)
[Посвящение Брантому]
1559
1561
1564
1569
1570
1571
1572
1573
1574
1575
1576
1577
1578
1579
1580
1581
В. В. Шишкин О чем не вспомнила королева Франции и Наварры
Литература о Маргарите
«Плохо выданная замуж»
Барон де Леран
Маргарита де Валуа и Генрих де Бурбон
Мемуары
Лоран Ангар. Маргарита де Валуа и ее «Мемуары»
Маргарита и литературный мир при последних Валуа «Мемуары»: литературная проблематика

II. Избранные письма (1578-1606)
В. В. Шишкин. Письма Маргариты де Валуа в Санкт-Петербурге
Елизавете I Английской
Генриху III
Луизе де Клермон, герцогине д'Юзес
Генриху де Бурбону, королю Наваррскому
Антуану де Серлану
Генриху Лотарингскому, герцогу де Гизу
Филиппу II, королю Испании
Генриху III
Никола де Нефвилю, сеньору де Виллеруа
Диане де Валуа, герцогине Ангулемской
Максимилиану де Бетюну, барону де Рони
Генриху IV
III. Неизданные документы (Documents inedits)
В. В Шишкин. Вступительное слово
1. Письмо Маргариты Французской, герцогини Савойской, Карлу IX
Письмо Шарля де Бирага Екатерине Медичи
Письмо Шарля де Бирага Екатерине Медичи
Письмо Шарля де Бирага Генриху III
Денежная расписка Маргариты де Валуа
Исторические персонажи, упомянутые в мемуарах, письмах и документах

ДВОР МАРГАРИТЫ И ДВОР ФРАНЦИИ (В.В.Шишкин "Королевский двор и политическая борьба во Франции в XVI-XVII веках")

В 1584 г., в канун «войны трех Генрихов» (короля Франции, короля Наваррского и герцога де Гиза), спровоцированной кончиной наследника французского трона герцога Франсуа Анжуйского, Маргарита окончательно покидает Наварру ввиду двусмысленной позиции мужа, которому она в тот момент стала не нужна ни как жена, ни как политическая союзница. В Париже ее также никто не ждал -- Екатерина Медичи и Генрих III готовы были постричь ее в монастырь и предложить Генриху Наваррскому другую супругу. В таких условиях Маргарита объявляет о присоединении к Лиге и обустраивается со своим двором в своем личном владении - Аженском графстве на юго-западе Франции, открывая активную переписку с руководителями Лиги (в частности, с герцогом де Гизом), а также с главным внешним союзником лигеров - - Филиппом II Испанским.
Такой поворот событий испугал как короля Франции, так и короля Наварры. Усиление Католической Лиги фигурой Маргариты, представительницы королевской семьи, смешивало все планы обоих королей, тем более что король Наваррский после кончины герцога Анжуйского становился законным наследником престола. При дворе упорно муссировались слухи о том, что Генрих де Гиз в борьбе за корону франции готов развестись со своей супругой с целью женитьбы на Маргарите де Валуа. Папа наверняка бы одобрил этот союз, с радостью признав незаконным предыдущий брак королевы. Однако Генриху III в 1587 г. удалось опередить Гиза, захватить королеву Наваррскую и насильно поселить в королевский замок Юссон в центре глухой провинции Овернь, где она и жила сначала как политическая узница, а затем, уже после убийства брата, как хозяйка Юссонской сеньории. В этом небольшом провинциальном замке ей суждено было пробыть около 20 лет, но именно здесь была сохранена культура и традиции двора Валуа.
С двором Луизы Лотарингской двор Маргариты в 1590-х гг. никакой связи не поддерживал, поскольку обе королевы испытывали друг к другу редкую неприязнь. Связано это было опять-таки с Генрихом III. которого бесконечно любила Луиза и который находился в постоянной ссоре с сестрой. Нужно отметить, что в 1589 г. Маргарита прекратила все контакты с лигерами (напомним, Гиз погиб в декабре 1588 г.). С этого времени она - - уже королева Франции. Новый статус, впрочем, отнюдь не избавил ее от самой главной проблемы - - хронического безденежья. Королева добывала средства разными способами: из ее писем становится ясно, что уже с начала 1591 г. она налаживает контакты с Генрихом IV с целью обретения финансовой помощи, которая, судя по всему, ей оказывалась время от времени, Маргарита просила о поддержке также вдову своего второго брата Карла IX Елизавету Австрийскую (ум. 1592 г.), живущую в Вене. Знаменитый мемуарист и друг Маргариты аббат де Брантом представил нам чту историю в следующих выражениях: «Проведав, что та [Маргарита] находится в крайнем стссж-нии средств, безвыходно обретается в своем оверньском замке - - почти заброшенная родными и близкими, а также теми, кто был ей обязан, — она [Елизавета] послала ей людей и предложила помощь деньгами, выделив половину доходов от мужниного наслелетни, оставленного во Франции, и все поделила с ней поровну, словно то была ее родная сестра; а потому поговаривают, что будущая великая королева Франции влачила бы жалкое и незавидное существование без столь щедрой подмоги».
Правда, деятельную Маргариту трудно представить «влачащей существование*, что доказывают ее остальные шаги: в поисках средств в начале 1590-х гг. она заложила и продала часть своих драгоценностей, что мы узнаем из ее писем гериогу Тосканскому, Фердинанду I Медичи, которого она просит помочь проследить за их продажей в Венеции, гл<; они оказались в руках посредников-подданных герцога -- Манелли и Рикальди. Расходы королевы были довольно существенны: во-первых, ее охраняла «моя швейцарская гвардия и солдаты» (именно так она выразилась в письме к мужу, с которым возобновила активную переписку в 1593 г.), т. е. военнаячасть её дома, которой нужно было платить в первую очередь. Во-вторых, гражданская часть ее двора. Любопытно взглянуть на состав последней.

Дом королевы возглавляла гофмейстерина мадам де Ноай, Жанна де Гонто, которая служила Маргарите еше в Наварре. Из наваррского окружения королевы встречаются также имя фрейлины мадам де Фред-виль, в пользу которой она хлопочет в одном из писем, а также имя небезызвестной мадам де Вермон, одной из самых первых, еще парижских дам Маргариты. Вермон стала выполнять деликатные поручения королевы, в частности, роль курьера к Генриху IV, пытаясь способствовать примирению двух супругов. Ее муж - - Оливье Диобахо (испанец) также пребывал на службе в Юссоне в качестве гофмейстера, за что уже в 1591 г. получил от королевы весьма существенную награду за оказанные услуги — аббатство Сильванес в Руэрге. В письмах Маргариты мы встречаем также иную фигуру из ее наваррского двора (впрочем, тоже бывшего парижанина) - - Мишеля Эрара, который занимал должность ее советника и которому королева в 1593 г. поручила вести переговоры с представителями Генриха IV о разводе. В остальном двор Маргариты — это, судя по именам, местные оверньские дворяне: Ларошфуко-Рандан, Ша-банн-Кюртон, Ластик, Монморен и другие менее известные. Среди них встречаются и придворные прежних королей. Так, в числе придворных дам значится Мадлен де Сеннетер, фрейлина Екатерины Медичи, которая вернулась в свое оверньское поместье после смерти королевы-матери и была приглашена на службу к Маргарите.
Если при дворе королевы Луизы все было проникнуто набожностью и памятью Генриха III, то двор Маргариты, как настоящий двор Валуа, сохранял все ренессансные традиции. Это был центр не только церемониальной, но также культурной и интеллектуальной жизни Франции. Изысканные вкусы Маргариты накладывали отпечаток на характер поведения ее придворных. Неоднократно приглашаемый королевой Брантом неустанно восхищался на страницах своих сочинений организацией повседневной жизни ее двора, который напомнил ему двор парижский, «наш двор». Торжественные и ординарные мессы, публичные обеды, балы, театральные представления, нарочито изысканный язык и манеры, постоянное присутствие при дворе ученых, писателей и поэтов (братьев д'Юрфе, например) • • этого не знал ни один из существующих тогда во Франции дворов. Юссон стали называть «новым Парнасом». И все это — во времена, когда, казалось, политическая и социальная разруха во Франции достигли своего апогея. Двор Маргариты привлекал, конечно, не только дворян Оверни, но и жителей соседних провинций, и даже парижан, привлекал не только как память об ушедшем «золотом веке», но также выраженной аполитичностью. «Подобно Вам, я выбрала спокойную жизнь», -- написала Маргарита Брантому в 1591 г., который позже, в свою очередь, в «Хвалебном слове Маргарите де Валуа» опишет эту жизнь в следующих выражениях: «Королева Маргарита, которой должно было бы играть роль пульса земли французского королевства, со всем благородством отказалась от этой роли, хотя королевство это принадлежало ей по полному праву -- божественному и человеческому... и удалилась в замок Юссон средь пустынь, скал и гор Оверни, населенных людьми, столь непохожими на жителей великого города Парижа, в котором она должна была бы теперь обладать своим троном и творить справедливость... Ее мы видели только как прекрасный светоч, как яркое солнце, озаряющее всех нас, и даже когда оно спряталось за вершины скал и гор Оверни, то также превратилось в некий чудный порт, морскую гавань, огни которой для моряков и путников были сигнальным фонарем, спасающим от крушения, а ее пристанище стало самым красивым, самым нужным и самым почетным для всех и для нее самой».
Важным фактором относительной стабильности положения двора Маргариты явилось то, что Овернь и соседний Лангедок быстро признали Генриха IV, и на их территории не было масштабных боевых действий, хотя зимой 1590/91 г. королеве и ее окружению пришлось пережить бунт гарнизона Юссона, задобренного обещаниями скорой выплаты денег. В 1593 г. король восстанавливает регулярное финансирование двора своей жены, которая, в свою очередь, организует его в полном объеме. Именно в это время уже появляется постоянный совет Маргариты во главе с канцлером Жаном Бертье, будущим епископом Рье, представляющим ее юридические интересы.
Таким образом, пока мужчины воевали, придворная жизнь сохранялась при «дамских дворах», и именно двору Маргариты де Валуа удалось оказать влияние на французский двор XVII века и осуществить настоящую преемственность в деле его организации и функционирования. Однако случилось это уже в 1600-х гг., а к моменту коронации Генриха Наваррского в 1594 г. в Шартре, который отныне мог полноправно называться Генрихом IV, всем было понятно, что старого двора более не существует. Итогом гражданских войн стала глубокая ностальгия дворянства по утраченному навсегда двору Валуа, всеобщая социальная апатия и депрессия. Ренессансная Франция канула в Лету.
В числе многочисленных проблем, стоящих перед Генрихом IV, о чем пойдет речь в 3-й части настоящей книги, оказалась весьма злободневная проблема организации «дамского двора». Герой одноименного произведения уже упоминавшегося Агриппы д'Оби-нье барон де Фенест произнес слова, которые разделила бы вся мужская часть двора Генриха IV: «Удалите от двора дам, упраздните дуэли и балеты, и там будет незачем находиться». Дамы появились при новом дворе вслед за своими мужьями в 1594 г., когда нового короля признал Париж и он в очередной и последний раз сменил вероисповедание. Однако дома королевы — главного социального символа «дамского двора» - - в данный момент времени не существовало, поскольку законная жена короля — Маргарита де Валуа - - пребывала в Юссоне, пережидая гражданские войны и рассчитывая на возвращение в Париж вслед за королем. Генрих IV в тот момент меньше всего желал видеть Маргариту в столице, поскольку мечтал о разводе и женитьбе на своей фаворитке Габриэль д'Эстре, герцогине де Бофор.
По правде говоря, существовала своего рода имитация «дамского двора», поскольку Габриэль д'Эстре поселилась в Лувре, в апартаментах французских королев. Эта официальная любовница Генриха IV, мать его троих детей, питавшая надежды однажды стать французской королевой, являлась главной противницей возвращения королевы Маргариты в Париж и соответственно настраивала короля. Дамы были вынуждены ей служить, но служба эта, как и сама фаворитка, особым почетом не пользовалась. Вдобавок ко всему служение это было безвозмездным, поскольку король не решился создать официальный оплачиваемый штат из знатных дам для своей пассии. Первый большой бал, состоявшийся в Лувре по случаю заключения Вервенского мира с Испанией 1598 г., показал, что при дворе нет не только настоящей королевы, но также и главной фигуры придворной жизни -церемониального короля. Именно после этого бала придворная дама двора Генриха III мадам де Симье язвительно, но верно заметила: «Я видела короля, но не увидела Его Величества». Фраза стала крылатой. Дом царствующей королевы Франции был восстановлен только в 1600 г. благодаря трем событиям: неожиданной смерти от родовой горячки Габриэли д'Эстре, разводу короля с Маргаритой де Валуа (1599 г.) и его женитьбе на Марии Медичи. Новая французская королева появилась во Франции как результат долгого дипломатического торга короля, Римского Папы и герцога Тосканского. Взамен аннулирования брачного союза с Маргаритой де Валуа и списания части внешних долгов Франции Генрих IV обязался взять в жены именно эту принцессу, которая приходилась двоюродной племянницей Екатерине Медичи.
Маргарита, будучи уже королевой Франции, согласилась на развод с Генрихом IV, с условием сохранения за собой титула королевы без королевства. Отныне она именовалась — королева Маргарита, герцогиня де Валуа. Развод для нее стал главным (хотя и далеко не единственным) условием возвращения в Париж. Однако король не спешил давать разрешение и выжидал удобный для себя и двора момент.
Триумфальное возвращение королевы Маргариты в столицу в 1605 г. под крики восторженных парижан стало важным и действительно своевременным политическим решением короля, ведь Маргарита как последняя представительница рода Валуа символизировала двор прежней династии, связь с которым Генрих IV всегда демонстрировал. Король стал сознательно привлекать свою первую жену ко всем официальным церемониям, подчеркивая тем самым единство и величие королевской семьи и власти. Таким образом, в начале XVII в. во главе женского двора Франции оказались две королевы, Мария Медичи и Маргарита де Валуа; по иронии судьбы первая была настоящей, а вторая бывшей женой короля!
Мария Медичи сначала ревниво отнеслась к появлению Маргариты, проявляя знаки откровенного невнимания и недружелюбия, чем даже вызвала гнев и раздражение короля. Так, со слов Таллемана де Рео, «Генрих IV... навещал королеву Маргариту и всякий раз ворчал, что королева-мать [Мария Медичи] де недостаточно далеко вышла ей навстречу при первом посещении». Однако очень скоро положение изменилось, ибо мудрая Маргарита оказалась незаменимым советником по части организации и регламентации придворной жизни. В качестве образца, модели «дамского двора» королевы Франции была взята внутренняя структура и церемониал двора Маргариты, по сути - - «дамского двора» Валуа. Живым воплощением последнего являлось также окружение прежней жены Генриха IV, прибывшее в Париж вслед за своей госпожой и расположившееся в ее новой резиденции — дворце Санских архиепископов на берегу Сены. С 1605 г. Маргарита регулярно консультировала царствующую королеву по различным вопросам внутренней жизни «дамского двора» и французского двора в целом. Несомненно, приезд королевы Маргариты повлек за собой оживление придворного церемониала. Так, в 1609 г. она лично руководила постановкой пышного королевского балета в парижском Арсенале, состоявшегося по случаю визита испанского посла, первого балета такого масштаба со времен покойного Генриха III.
Маргарита де Валуа умерла от воспаления легких в разгар новой гражданской смуты зимой 1615 г. Отстаивая всю свою жизнь божественное право королевской семьи творить мир и правосудие в стране, сама она так и осталась королевой религиозных войн. Таким образом, преемственность двора Валуа и Бурбонов кажется очевидной. Дух придворной жизни сквозь смуту гугенотских войн смогли во многом сохранить французские королевы и их окружение. Восстановить двор образца последних Валуа, конечно же, было невозможно. По разным причинам. Однако следование традиции наилучшим образом отразилось на последующем развитии французского двора, подготовив его бесподобный расцвет в царствование короля-солнца. Вместе с тем становление двора Бурбонов происходило медленно и болезненно.

Спойлер:

Автор: Haggard, Andrew, 1854-1923
Название книги: The amours of Henri de Navarre and of Marguerite de Valois

The amours of Henri de Navarre and of Marguerite de Valois

ПИСЬМО МАРГАРИТЫ ГЕНРИХУ ЛОТАРИНГСКОМУ, ГЕРЦОГУ ДЕ ГИЗУ
Замок Юссон. Осень 1587 года.

"Прошло немного времени с того момента, как я направила к Вам господина де Фламмарана, что избавляет меня от необходимости пересказывать Вам все новости. Я нахожусь в окружении единственно двух действительно достойных людей и готова Вам засвидетельствовать, что я всегда испытывала особую привязанность к тем, кто был послан Вам на благо Вашей службы и заслуживает наград и поддержки с Вашей стороны, в отличие от тех, кто вышел из Вашего повиновения и вскоре обрел столь презренную судьбу, чего господин [епископ] Родезский счастливо избежал.
Теперь у него появился повод послужить Вам, которого не было раньше. Он расскажет Вам о делах, которые направлены во вред Вашей службе и замышляются лицами, являющимися Вашими врагами. Для него существует большая опасность потерять этот город. И так как речь идет о моих собственных интересах, поскольку я получаю [от города] часть своих доходов, мне не хотелось бы, чтобы он находился под властью кого-либо, кроме Вас, и я умоляю Вас помочь в этом деле. Мы всегда будем ждать счастливых новостей о Вашей [новой] победе.
Я же буду неустанно возносить молитвы Господу, как всегда это делала, умоляя Его даровать Вам удачу и славу, что также желают Вам все добрые люди, а я более, чем кто-либо, выражаю Вам свою вечную преданность и любовь".

[Подпись в виде монограммы]
Национальная библиотека Франции. Париж. Фонд Дюпюи