ВКУСЫ ГЕНРИХА III В ОДЕЖДЕ И ЕГО СКЛОННОСТЬ К УКРАШЕНИЯМ

В молодости герцог Анжуйский выделялся утонченностью и изысканностью в одежде. В 1572 году венецианец Мишель описывает его в прекрасной одежде и уже с серьгами в ушах. Сменивший Мишеля Морозини оставил нам описание костюма короля: «Его одежда делает его утонченным и похожим на женщину, так как помимо того, что он носит богатейшие одежды, все покрытые золотом, драгоценными камнями и жемчугами невероятной стоимости, он придает особенное значение белью и прическе. Обычно он носит на шее двойное колье из янтаря, бросающее особый отблеск на его лицо. Но, по моему мнению, он больше теряет свое королевское достоинство из-за того, что у него проколоты уши, как у женщины, более того, он не довольствуется одной серьгой, а носит целых две с подвесками из драгоценных камней и жемчуга». Тогда Генриху было чуть более 20 лет, и это ему простительно. Молодой принц мог позволить себе иметь прихоти. Он вполне находился в рамках двора, куда пришла мода из Италии. Вся европейская знать старалась скопировать образ жизни итальянских грандов. В 1577 году Липпомано пишет: «Изменения в костюмах среди молодых людей требуют огромных расходов льняных, золотых и шелковых тканей. Придворный не может считаться богатым, если у него нет от 25 до 30 смен одежды различных фасонов, которые он должен менять каждый день». В другом месте он говорит о расходах дворян, которые «тратят теперь больше, чем раньше: они тратят свое состояние на банкеты, лошадей, одежду, особенно сейчас, когда король уделяет так много внимания своей одежде». Молодые дворяне любили яркие ткани. О костюмах короля можно судить по словам брата герцога де Жуаеза, сменившего в октябре 1581 года Франсуа д'О, впавшего в немилость, и ставшего хранителем королевского гардероба: «Передал портному Его Величества три локтя тонкого черного драпа на большое манто, шесть с половиной локтей черного велюра на подкладку, более четырех с половиной локтей на подкладку плаща из черной тафты, те же четыре с половиной локтя черного велюра на подкладку плаща мраморного цвета, который король имеет обыкновение носить, пять локтей/черного велюра на плащ с капюшоном и еще
один локоть черного сатина на рукава другого плаща, четыре локтя серого сатина на ночную рубашку и три локтя серой тафты на подкладку, наконец, один с половиной локоть серой тафты, чтобы подбить камзол». Генрих также не скупился и на обувь.

Богатство мужских костюмов заметно на всех картинах, представляющих сцены жизни двора, особенно балы. Своими размерами и изысканностью поражают камзолы и прически, хотя сторонники закона не одоборяли всего этого. И то, что Генрих III и его фавориты не одни следовали моде, подтверждает гравюра Ф. Рабеля. На ней изображен будущий Генрих IV в период своего заточения в Лувре, между 1572 и 1576 годом, одетый как фаворит Генриха III, в богатый камзол с двойным рядом жемчугов и в берет с султаном. Итак, Беарнец тоже следовал моде. Надо ли говорить, что, став свободным, он быстро вернулся к своей привычке пренебрегать одеждой?
Итак, надо было поступать как король, но не всегда ясно, был ли Генрих III причиной возникновения какой-либо моды. Его прически способствовали появлению и распространению беретов. Д'Обинье рассказывает, что во время своего пребывания в Лувре рядом с Генрихом Наваррским он видел, что дворяне носили шляпы только в случае дождя или конных состязаний. С 1579 года, как мы видели, Генрих III постоянно держал голову покрытой. Король, напоминает Липпомано, «по совету врачей сбрил все волосы, он носит берет, похожий на польский, и никогда его не снимает, ни в присутствии послов, ни в церкви, и носит очень богатый и красивый парик». С этого момента береты стали широко распространены. Тоже самое в отношении коротких штанов, кото рые до Генриха III были короткими и как бы надутыми, а при нем стали длиннее и более плоскими, однако не установлено, он ли ввел эти изменения.
При дворе все следили за чистотой тела и элегантностью вещей. Но все ли были к этому склонны? После смерти Генриха III контраст между ним и Генрихом IV потряс современников. Так, в отрывке «Описания острова гермафродитов» Тома д'Амбри хотел польстить Генриху IV и перевернул вверх ногами обычаи двора Генри¬ха III в области туалета, использования помад и духов, заботы о прическе, не забыв очернить изысканное белье, экстравагантную обувь и привычку украшать себя драгоценностями. Еще один отрывок представляет нам деятельного фигаро XVI века: «Едва я вошел в комнату, как увидел троих людей, которые держали волосы маленькими щипчиками, вынимаемыми из жаровен, так что волосы дымились. Когда вся эта церемония была окончена, их головы походили на напомаженное небо». Но разве в наши дни мужчины не пользуются завивкой? И что думать об экстравагантных по форме и цвету прическах, которые носят некоторые молодые люди?

В отношении одежды и драгоценностей Генрих III проявлял эксцентричность, но так было не всегда. Возраст и обстоятельства сделали его вкусы более умеренными. 16 декабря 1576 года посол Англии выражал свое удивление Елизавете, увидев короля, полностью одетого в черное, с единственным украшением на накидке. В следующем месяце, 27 января Луи де Гонзаг отмечал, что король снова носит в ушах подвески, «что не делал несколько месяцев». Гораздо позже, 21 января 1585 года, нунций Ригаззони пишет в Рим, что хотя король испытывает нужду в деньгах, это не мешает ему украшать дворец и покрывать себя драгоценностями. Те же контрасты мы наблюдаем между портретами его юности и ближе к концу жизни. 5 января 1587 года Кавриана отмечал, что он «одевается в серо-коричневые цвета». По словам депутата Генеральных Штатов 1588 года, Этьена Бернара, в частной беседе король заметил, что он не расточителен в одежде, потому что носит одно и то же платье в течение трех месяцев.
Так простота сменяла богатство и роскошь. Темные цвета сменяли яркие и вызывающие. Фавориты следовали примеру своего господина. Анн, герцог де Жуаез, приводит в этом доказательство, говоря о задуманном портрете: «Я хочу быть в черной одежде с воротником, как у короля в это время дня». Шарль Конт точно изобразил Генриха III и герцога де Гиза в замке Блуа в 1588 году (картина находится сегодня в Люксембургском музее): король во всем черном стоит напротив блестящего Меченого в одежде светлых тонов.
Время фантазий прошло; Генрих носил траур по себе самому. Рассеялись надежды и иллюзии начала правления. Покинутый большинством подданных, практически без средств, он остался только со своими приближенными. Он всегда был ими окружен и мог рассчитывать на них, так как сделал им положение. И именно на них обрушилось общественное мнение. Вслед за современниками короля, традиционная историография представила их транжирами, дебоширами и бессловесными инструментами удовольствий короля, назвав «любимчиками» в самом отрицательном и унизительном значении.

Польская ссылка или первая корона
(1573-1574)
1. Французский принц на троне Жагеллонов
Третий сын Генриха II, герцог Анжуйский, брат которого Карл занимал трон и мог иметь наследника, не без помощи своей матери очень рано стал думать, как надеть на себя корону за пределами Франции. Екатерина никогда не страдала недостатком воображения и останавливала свой выбор то на Авиньоне, то на Корсике, затем на регентстве в Алжире, на Кипре, в адриатических владениях Венеции и ,наконец, на княжестве в Италии. Она хотела ,чтобы Генрих стал не просто носителем титула, а настоящим королем. Генрих Валуа стал польским королем с помощью прямого всеобщего голосования Польского Избирательного Сейма. С его приходом на трон конституционный режим польского государства принял свою окончательную форму, которая просуществует до конца 18 века, до потери независимости этой нации. Так же Екатерина Медичи думала о женитьбе Генриха на дочери предыдущего польского короля Сигизмунда, принцессе Анне, которая была старше герцога Анжуйского почти на тридцать лет. Но как Генрих мог предпочесть 38-летней Елизавете Английской еще более в возрасте дочь Сигизмунда? Кроме того, если Анна и обладала прекрасными моральными качествами и огромным состоянием, то она не имела ничего общего со славянской Венерой.
В 16м веке Польша была открыта для идей Реформации, проникающих в нее вместе с немецкими купцами через порт города Данцига. Лютер и Кальвин нашли себе последователей среди определенного количества дворян. Сигизмунд-Август тоже открыл в страну путь для ереси, дав дворянам право отправлять своих детей в протестантские университеты Германии, получив за это согласие официально признать его тайный брак с Барбарой Радзивильской , в который он вступил до своего восхождения на престол. В этой стране, управляемой военной аристократией, любовь к свободе и стремление к личной независимости создали оригинальную дворянскую демократию, которую очень хорошо определяет выражение «королевская республика». Перед своим избранием новый король приносил клятву хранить привилегии, права и свободы Республики, так называемые Pasta Conventa. Только своей единоличной властью король не мог ни снять налог , ни издать закон. Во всем остальном управление государством с королем разделяла Республика, то есть знать. Она издавала законы, обсуждала налоги, объявляла войну, заключала мир, разбирала правонарушения и обладала почти полной законодательной и конституционной властью. Король мог действовать только с согласия Сената, в состав которого входили епископы, воеводы и высшие королевские офицеры. Режим, настолько парализующий королевскую власть, был так же далек от абсолютной монархии, как Земля от Сириуса. На всех заседаниях Сейма единодушие депутатов выражалось латинской формулой nemine contradicente ( ни одного человека против). Если хоть один депутат говорил veto - обсуждение прекращалось. Если он добавлял : sisto activitatem ( я прерываю деятельность), Сейм расходился, не придя ни к какому решению. Обсуждение всех вопросов депутаты вели на латыни. Для того чтобы стать королем этого государства, Генрих Анжуйский вынужден был пойти навстречу польской знати, но все же он не желал связывать себе руки. Однако он обещал подтвердить все законы и свободы страны, а так же погасить долги Польши. В Кракове будет восстановлен университет, на Балтийском море герцог создаст флот и получит от турецкого султана согласие вернуть Молдавию. Как бы мало власти не было у короля, без него ничто не имело законной силы. Генрих сразу же возглавил первый тур голосования Польского Избирательного Сейма. Его единодушно избрали 22 воеводства из 32. Такому успеху Генрих был обязан посыльному Екатерины Медичи Жану де Монлюку, который выступил перед сеймом с речью в пользу молодого герцога Анжуйского. Другими кандидатурами на польский престол были Иван Грозный, эрцгерцог Пруссии, король Швеции и какой-нибудь «Пиаст», то есть любой знатный поляк, которого пожелают назвать избиратели. Когда Генрих ознакомился со всеми пунктами договора, который он должен был подписать до своего избрания, он пришел в ужас. «Беспомощный принести зло, ты будешь всемогущ ,чтобы делать добро»- говорили его Величеству польские послы. Но такое прекрасное вступление совершенно не отражало тех тяжелых обязательств, которые должен был взять на себя Генрих. Государственный секретарь Брюслар зачитал требования польской стороны. Затем Генрих короткой латинской фразой объявил, что он предпочел бы вести обсуждение на латинском языке, с которым были знакомы некоторые члены посольства. Генрих заявил им, что среди прочих ему кажется чрезмерной статья, в которой французы исключались из числа его слуг. Короли Франции, сказал он, всегда имели обычай принимать и держать у себя на службе людей из разных стран. После непродолжительной дискуссии были решено перенести обсуждение этого вопроса на другой день. Новое затруднение возникло, когда епископ Познани попросил Генриха подумать о возможном браке с принцессой Анной. Тот ловко ответил, что послы не привезли с собой согласие принцессы, а потому вопрос остается открытым. Наконец, чтобы покончить со всеми делами, было решено, что обещанная Республике сумма будет вноситься в казну ежегодными поступлениями, которыми Генрих имел право располагать. На последнем заседании 9 сентября еще раз были зачитаны «Пакты» и «Статьи», затем Генрих подписал их. Надо сказать, молодой король , как мог, старался задержать свой отъезд в Польшу. Его совершенно не радовала перспектива носить корону этого государства и жить в далекой, совершенно чуждой ему стране. Сердце Генриха целиком принадлежало Франции , а так же Марии Клевской де Конде, в которую он был страстно влюблен и ,разумеется, женился бы на ней, если бы Екатерина Медичи не выдала ее замуж за принца-гугенота. Королева- мать вообще пришла в ужас, когда узнала о таком увлечении сына. Став Польским королем, Генрих постоянно писал во Францию письма. Он отправлял туда по 40-50 писем каждый месяц, длиной приблизительно в три листа. Так же он поддерживал связь с Марией Клевской, которую до сих пор надеялся сделать своей. Однако, оставим пока личную жизнь Генриха. О ней мы поговорим чуть позже. А пока вернемся к Польской короне.
Похоронив последнего представителя династического права, Краков приготовился встречать монарха, избранного всеобщим голосованием дворянства. 18 февраля, благодаря ясной погоде, Генрих смог увидеть свою столицу со стен замка в Булиссе. Омываемый водами Вистулы, Краков предстал как скопление деревянных домов, среди которых местами проглядывали колокольни церквей. 23го числа 1573 года Генрих участвовал в заседании Трибунала, созванного, чтобы решить ссору, возникшую на банкете между двумя офицерами дома, и ему удалось успокоить противников. Казалось, правление началось под счастливой звездой, но эта мирная передышка не продлилась слишком долго. 25го февраля началась настоящая вендетта между двумя великими фамилиями- Зборовски и Тенчински, которой Генрих пытался положить конец , выступая в роли царя Соломона. Конфликт произошел во время организованных французами состязаний на копьях. Некто Самюэль Зборовски воткнул в землю копье, на которое прикрепил записку и провозгласил : «Пусть тот кто равен мне, выйдет скрестить со мной копья» Один солдат графа Тенчински прочел вызов и передал Зборовски, что он померяется с ним силами на следующий день. Разгневанный тем, что он имеет дело с простым солдатом, Самюэль явился в полном боевом вооружении на двор королевского замка, в то время как Тенчински находился на заседании Сената. Самюэль вошел в зал заседания и публично вызвал Тенчински на поединок. Графу ничего не оставалось, как согласиться. По окончании заседания Сената Генрих тщетно пытался примирить соперников, но был вынужден даже присутствовать на их поединке. Оба противника и их сторонники выясняли отношения, когда Ваповски неудачно подошел их разнимать, но получил от Зборовски хороший удар по голове. Вооруженная схватка охватила всех присутствующих, и сторонники обеих фамилий набросились друг на друга. Генрих приказал закрыть ворота замка и приготовился к худшему. Когда Тенчински и Ваповски пришли к нему требовать справедливости, он убедил двух жалобщиков сохранять спокойствие. На следующий день, 26 февраля, Сенат рассматривал это дело, но к единому соглашению не пришел. Случай осложнялся тем, что семья Зборовски высказывалась за избрание Генриха, а семья Тенчински была не менее могущественной. Чуть позже от ран скончался Ваповски. Вдова убитого явилась в Сенат с требованием покарать убийцу. Тело убитого принесли к ногам короля в сопровождении его 500 родственников и друзей. К несчастью для короля, Сенат так и не решился вынести приговор. 10 марта король Польши, следуя своему природному милосердию, вынес самый мягкий из возможных приговоров : Самюэль Зборовски был осужден на ссылку. Семья Зборовски сочла наказание слишком жестким, в то время как семья Ваповски кричала о чрезмерной снисходительности. Это первое решение нового монарха породило первую волну лжи, которая отравляла всю его жизнь. Против него была развернута кампания пасквилей. Впервые Генрих узнал ту горечь, которую рождает в сердце человека общественное презрение. Судьба Самюэля Зборовски стала ярким доказательством того, что мягкость Генриха совершенно не соответствовала жестоким нравам польской знати. В правление преемника Генриха , Этьена Батори, Самюэль решил, что может вернуться из ссылки без разрешения короля : арестованный и осужденный, он был казнен. Вот так.
Почти два месяца молодой король набирался опыта трудных отношений между совещательными собраниями и исполнительной властью. Все время он был вынужден защищаться от людей, хотевших ограничить его власть и свести ее к нулю. Все эти перипетии делали исполнение королевских обязанностей тяжелыми и утомительными. Почти каждый день король проводил от 6 до 7 часов на заседаниях Сената, вынужденный выслушивать споры на латинском языке, часто перемежающиеся бранью. Нунций Лорео, от которого мы узнаем об этом факте, добавляет, что Генрих покидал зал заседаний уже ночью. Это испытание закончилось роспуском Сейма 22 апреля. Что бы ни делал Генрих, работал или развлекался, он все равно оставался объектом критики своих противников. Евангелисты принялись нападать на него почти всегда анонимными пасквилями. Орзельски описывал, как он проводит свои дни, танцуя в садах принцессы Анны, а ночи- играя в карты, с такими же дебоширами как и он. Подобные празднества и танцы были частью жизнь двора , и было бы удивительно, если бы молодой 22-летний король не думал о развлечениях. Но никакая деятельность не могла заменить Генриху Францию. Меньше всего это мог сделать проект брака с сестрой умершего короля. Как забыть прекрасную Марию Клевскую, променяв ее на 48-летнюю девственницу? Общественное мнение с энтузиазмом смотрело на этот брак, связывающий наследницу Жагеллонов с королем из Франции. Генрих счел нужным нанести ей визит, за которым последовали и другие. Однажды он даже подержал ее за руку, чем доставил немалое удовольствие инфанте. Однако единственной дамой сердца Генриха была божественная Мария Клевская. По словам Матье, Генрих говорил , что он «предпочел бы жить пленником во Франции, чем свободным в Польше, и ни один принц в мире не позавидует его положению» Правление Генриха в Польше продлилось ровно 146 дней. Со смертью короля Франции Карла IX Генрих был почти единственным наследником французской короны, так как его брат Франсуа просто не годился на эту роль, а Карл Девятый официально назначил Генриха своим преемником. Узнав о смерти брата, Генрих спешно покидает Краков, а лучше сказать – бежит оттуда. Почти не делая остановок, Генрих и его свита добрались до Венеции, где Генрих пробыл три дня. Отныне он уже считался будущим королем Франции.

"...Легаст придумал, как королю выплеснуть свой гнев. Чтобы причинить мне самые жестокие страдания, которые только можно представить себе, он внезапно отправил своих людей в дом Шастеласа, где у своего кузена жила Ториньи, чтобы под покровом ночи схватить ее, привести к королю, а затем утопить в ближайшей реке. Когда его люди прибыли к Шастеласу, хозяин, ничего не подозревая, впустил их в дом. Оказавшись внутри, эти наглецы безрассудно воспользовались опасным поручением короля и своей силой. Они схватили Ториньи, связали ее и закрыли в одной из комнат. Ожидая, пока отдохнут лошади, и ничего не остерегаясь, они, на французский манер, наелись до отвала, уничтожив все лучшее, что было в доме. Опытный Шастелас не огорчился этому. Он понимал, что за счет своего добра может выиграть время и задержать отъезд этих людей с его кузиной. Тот, кто выигрывает время, спасает свою жизнь, думал он, надеясь, что Бог смягчит сердце короля и тот отменит приказ и отзовет своих людей, чтобы не наносить такое жестокое оскорбление своему подданному. Шастелас не смел ничего предпринять, чтобы помешать слугам короля выполнить этот приказ, хотя у него было достаточно друзей для этого.
Но в моих бедах меня никогда не оставлял Бог — он защищал от опасностей и огорчений, которые доставляли мне враги, быстрее, чем я его об этом просила. Он подготовил неожиданную помощь, чтобы освободить Ториньи из рук этих негодяев: несколько лакеев и горничных, испугавшись злодеев, которые все крушили и ломали в доме, словно речь шла о грабеже, убежали и спрятались в четверти лье от дома. Бог направил туда людей короля Ла Ферте и Авантинь 50, с отрядом из двухсот конных они двигались навстречу армии моего брата. Среди лакеев, спрятавшихся от насильников, Ла Ферте узнал заплаканного человека, который принадлежал Шастеласу, и спросил, что случилось с ними, не причинил ли им кто-нибудь зло. Лакей ответил отрицательно, но сказал, что причина их волнения в том, что они оставили своего хозяина в крайне бедственном положении и что его кузину захватили в плен. Ла Ферте и Авантиньи сразу же приняли решение оказать добрую услугу и освободить Ториньи, благодаря Бога за то, что он предоставил им такой прекрасный случай доказать сестре короля свою любовь. Ускорив шаг, они со своим войском подошли к дому Шастеласа в тот самый момент, когда злодеи пытались посадить Ториньи на лошадь, чтобы отвезти ее к реке и утопить. Прибывшие проникли во двор со шпагами в руках и с криками: «Остановитесь, палачи! Если вы что-нибудь сделаете с ней, вы будете мертвы!» — обратили негодяев в бегство. Пленница же была охвачена радостью и ужасом одновременно. Воздав хвалу Богу за такую чудесную помощь, Шастелас приказал приготовить коляску для своей кузины, и они оба в сопровождении этих благородных людей отправились навстречу моему младшему брату. А тот был доволен, что за отсутствием меня рядом с ним находилась Ториньи, которую я очень любила. Она оставалась там, пока была опасность. С ней обращались так же почтительно, как если бы она находилась при мне."
МАРГО ВАЛУА

Даже не знала куда это запостить Но не запостить не могла)
Передача "как это было на самом деле", радио Эхо Москвы, "Генрих Валуа". Продолжительность 6 с половиной минут.

ТЫЦ

Спасибо Тайне за ссылку.

404 Not Found - чавось не работает

А так?

Есть контакт))